из зазеркалья на меня уставилась целая куча призрачных глаз. От страха, я даже кричать не могла, а девчонки не разобравшись, что к чему (они-то ничего ни слышать, ни видеть не могли) стали пищать еще погромче неупокоеных духов, а потом и вообще, свет включили. И все духи, явившиеся на мой призыв, оказались заперты в зазеркалье, не имея возможности выбраться оттуда. Панику мы тогда устроили знатную, весь лагерь гудел, как разворошенный пчелиный улей. Взрослые от нас все никак не могли добиться правды — молчали мы, как партизаны на допросе, даже не сговариваясь. Страшно было признаться, а еще страшнее становилось от мысли о том, что скоро опять вечер, а затем ночь. Но это еще был не конец истории, самое интересное началось, когда я в зеркало посмотрела. Такого вопля в этом лагере не слышали никогда, да я и сама, вряд ли смогла бы его повторить. А все дело в том, что когда я подошла к зеркалу, оттуда на меня смотрело призрачное лицо. С одной стороны оно было изуродовано, как будто кто-то просто размазал картинку, а с другой лицо пересекал рваный шрам. И вот это страшилище грозило мне кулаком и пыталось что-то сказать одним уголком рта. Как же я тогда кричала! Меня часа три успокоить не могли. И танцевали передо мной и уговаривали, и ругались — все без толку. Бабушку срочно вызвали в лагерь. Но и она сделать ничего не могла, кричать я перестала, только когда голос совсем пропал, но и тогда истерика не закончилась. Бабуля пыталась добиться толку от воспитателей, но те ничего не знали, а я не говорила, просто судорожно всхлипывала и сипела как сломанный приемник. А потом бабуля взглянула в зеркало…. Теперь ругалась уже она. Долго и со вкусом, и, что немаловажно — на меня. Ух, какие она тогда ругательства произносила, у меня даже истерика закончилась. Помню, как сижу я на кушетке в медпункте, а бабуля как заведенная туда-сюда носится и сыплет ругательствами. И так час, и ни разу не повторившись. Я тогда бабулю свою даже зауважала еще больше.

С духами бабуля разобралась быстро и забрала меня из лагеря в тот же день. А дома приступила к обучению нерадивой внучки. Только вот спиритические сеансы у меня никогда не проходили спокойно. То никто не отзывался, то, наоборот, на зов являлось слишком много духов. И они меня не слушались, помнили видно самый первый мой опыт.

И вот сейчас, я решила повторить подвиг и вызвать дух моей горячо любимой бабули. Сеанс решила проводить на той же самой террасе, где мы с Катькой ужинали. Убрала посуду, завесила скатертью телевизор, притащила все атрибуты, необходимые для дела.

— Ну, что, начнем? — спросила сама себя и уселась за стол, на котором уже стояло широкое блюдо с водой (вода, как известно-лучший проводник из потустороннего мира), расставила свечи по четырем сторонам света (долго пыталась по компасу определить, где какая), положила перед собой семейный ножик. Я теперь его точно везде с собой носить буду. Села прямо, ручки перед собой сложила ладонями вверх. Рискнуть? Попробовать вызвать огонь? Или ну его и зажечь свечи спичками? Сидела минуты две, и тупо таращилась на свои ладони. Ждала. Чего, спрашивается? И тут, вдруг, на правой ладони вспыхнул огонек. Неожиданно так вспыхнул, что я дернулась и взмахнула рукой. Огонек резвенько соскочил с моей руки и запрыгал по террасе.

— Куда! — возмущенно завопила я, но тут, же одумалась, еще Катьку разбужу, объясняйся потом с ней, — живо назад, — добавила уже тише.

Но не тут-то было. Противная искорка, будто издеваясь, весьма резво убегала от меня, еще и потрескивала, насмешливо так, как живая.

— Вот гадство! — выпалила, устав носиться за непослушной искрой по всей террасе.

А гадкий огонек снова издевательски затрещал и вдруг поднялся в воздух и подлетел к столу. В следующее мгновение, все четыре свечки одновременно зажглись, а вредный огонек завис над столом.

— Да, ладно! Издеваешься? — я просто кипела от возмущения. — А сразу так нельзя было?

Искорка мигнула и снова зависла в воздухе.

— Дожилась, Янка. С огнем разговариваешь. Точно надо кота завести, хоть поговорить с кем будет, — с этими словами я уселась на свое место и взяла в руки пучок травы. Посмотрела на весело мигающую искорку и со вздохом подожгла ее от свечки.

Ну, вот и все, приготовления закончены, осталось только произнести ритуальные слова. Я крепко зажмурилась и стала читать заклинание. Для спиритического сеанса Сила не нужна, достаточно просто быть ведьмой. Поэтому, после того, как прозвучали последние слова призыва, я продолжала сидеть с закрытыми глазами и даже дышать старалась пореже. Но все было тихо. Тишина вообще стояла мертвая, даже вредный огонек не потрескивал. По телу прошла нервная дрожь, и я с усилием разлепила веки, что бы тут же их снова закрыть. Вот только этого не хватало! Да сколько можно? Этот дух меня всю жизнь преследовать будет?

— Ну, и чего глаза свои бесстыжие закрыла? — голос был тихий, невнятный и звучал как бы издалека.

Я с опаской открыла глаза и посмотрела на духа. С того дня, как я впервые увидела это лицо в зеркале, оно совершенно не изменилось. Все та же «потертость» с правой стороны и тот же рваный шрам на другой щеке.

— А где бабуля? — а вот мой голос напоминал мышиный писк.

— А формулу заклинания призыва надо было правильно произносить. Тогда и была бы здесь бабуля.

— Я все правильно произнесла, — возмутилась я на несправедливое обвинение.

— Вот если бы правильно, то все бы и получилось правильно. Так что давай, отправляй меня обратно, — призрачное тело закачалось над блюдом с водой, а единственный глаз духа неодобрительно на меня посматривал.

— А вы, вообще, кто? — меня это еще тогда заинтересовало, но спросить было не у кого.

— А тебе зачем? — дух закачался еще сильнее.

Сердится, что ли начинает? Это плохо. С рассерженным духом я не справлюсь. Не знаю как.

— Интересно. Мы с вами уже второй раз видимся, а не знакомы, — вот правду говорят: язык твой — враг твой.

Вот зачем мне с этим убогим духом беседы вести? Отправила бы его назад, а сама бабулю еще раз вызвала. Но было поздно, дух вдруг немного уплотнился и навис надо мной:

— Любопытная ведьма. Сколько я еще буду страдать по твоей вине? Ты зачем меня раз за разом выдергиваешь? Мало я с вами при жизни мучилась, так теперь и после смерти мне покоя нет, — а